Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]
Я готов расплакаться от злости. Два раза в жизни я имел возможность восхищаться своими руками. Отдельно руками и отдельно тем, что на изнанке они выглядят так, словно я прожил с ними долгие годы. Что на пальцах откуда-то берутся мозоли и мелкие шрамики заживших царапин — явные доказательства того, что ими пользовались. Сейчас я имею такую возможность в последний раз, и никак не приду в себя от обиды на происходящее.
— А чего ты хотел? — спрашивает слепец. — Ловить драконов голыми руками и не обжечься?
— За это я уже лишился протезов там. А теперь здесь должен мучиться от ожогов?
— Любой безрукий на твоем месте был бы счастлив так мучиться.
Слепой возится с удлинителем. Он старше, чем в Доме, черты лица резче. Сломанный клык на месте, волосы убрались в хвост, а дракулий сюртук приобрел кожаный блеск. И он видит.
Я, наконец, отрываюсь от плачевного зрелища и оглядываюсь по сторонам.
— Чей это дом, Слепой?
— Я привык называть его своим, — говорит он. — Кажется, это так и есть. Во всяком случае, никто другой на него не претендует.
— Зачем ты меня сюда выдернул?
Он пожимает плечами.
— А где еще можно посидеть спокойно? Ты же и сам почти сбежал.
Я молчу. Что толку спорить? Мне здесь не нравится, и Слепому это отлично известно, но он прав — там, откуда мы пришли, времени на разговоры не осталось.
В маленьком дворике, на который выходит веранда, пусто, за исключением стоящего под навесом мотоцикла.
А сама веранда нуждается в срочной покраске. От прежней остались только редкие белые чешуйки на сером. Пол горбится отстающими досками. В углу древний пухлый холодильник, обклеенный переводными картинками, и еще более древний сейф, сейчас открытый — настолько громоздкий, что непонятно, как пол под ним еще не проломился. Все ветхое, со следами долгого употребления, но это раздражает даже сильнее, чем если бы все казалось новым. Ведь, как ни крути, это всего лишь театральный задник.
Слепой наливает в кофеварку воду из пластиковой бутылки и возвращает ее в холодильник.
— Знаешь, что меня бесит? — спрашиваю я. — То, насколько это место похоже на декорацию. Как будто его специально создали для нашей с тобой задушевной беседы. Полное уединение, два кресла, две чашки в сейфе, красивый пейзаж, тишина… сверчки… то есть, наверное, цикады. В жизни так не бывает. В реальности здесь обязательно объявился бы какой-нибудь пьяный сосед и не дал бы нам и словом перемолвиться.
Слепой постукивает ложечкой по крышке кофеварки, как будто от этого вода закипит быстрее.
— Или вот взять, к примеру, этот сейф. Ты прячешь в нем кофе и даже чашки. Напрашивается вывод, что здесь водятся воришки. А между тем мотоцикл стоит на виду, и никто его до сих пор не угнал.
— И что? — бесстрастно спрашивает он. — О чем это говорит?
Мне никогда не привыкнуть к зрячему Слепому. К его манере смотреть прямо в глаза, словно он не видит ничего, кроме них. Словно я состою из одних зрачков.
— Здесь всего два соседа, — он перебрасывает мне пачку сигарет. — Оба слегка не в себе, но у обоих мотоциклы куда навороченнее моего. Им и в голову не придет его красть. Но вот бесплатный кофе они выпьют с удовольствием. И чашку за собой не помоют. И поспят на кровати в ботинках, если их одолеет усталость, когда тебя нет дома, а дверь не заперта. То же самое с едой. Другое дело, если все закрыто и спрятано. Кстати, они знают, где я держу ключ от сейфа. Но это их не волнует, они не воры.
— А чужие? — спрашиваю я.
Слепой перегибается через стол, подбирает брошенную пачку, выуживает из нее сигарету и сует мне в рот. Щелкает зажигалкой. Я затягиваюсь.
— Никто не пройдет мимо моих соседей. Я же сказал, они не в себе. Очень болезненно относятся к нарушению границ своих участков. Вон то поле, — он кивает на расстилающуюся перед нами травяную ширь, — принадлежит одному из них. Не поверишь, для чего он его использует.
— Надо думать, для выращивания конопли, — предполагаю я. — И он, конечно же, бывший десантник, а поле по периметру заминировано. Все согласно сценарию.
— Не угадал, — вздыхает Слепой. — Он выращивает сусликов. Поле заминировано только их норами. Он больной на голову защитник живой природы.
— Сдаюсь, Слепой. Беру свои слова обратно. Насчет соседей.
— Бери и насчет чашек, — требует он. — Потому что там, в сейфе, у меня есть еще две. Можешь проверить, пока он не заперт.
— Не будь таким мелочным! — возмущаюсь я. — С моего места было видно только две.
— Тебе этого хватило, чтобы выстроить вокруг них теорию о нереальности этого места.
— Я взял свои слова обратно!
— Но не о чашках!
Смотрю на Слепого во все глаза. Он не шутит. Он абсолютно серьезен. Как это ни страшно признать.
— Я беру обратно все сказанное мною об этом месте, Слепой, — говорю я.
Он удовлетворенно кивает.
— Хорошо.
Чувствуя неловкость вместо него, отвожу глаза. Смотрю на лужицу посреди клеенки. Наверное, здесь часто идут дожди. А Слепой здесь не живет и некому отодвигать стол вглубь веранды, чтобы он не промокал.
Поймав себя на этой мысли, спохватываюсь. О чем я думаю? Какое мне дело до этого стола? Хоть бы его и вовсе смыло. Слепой затащил меня сюда не для того, чтобы хвастать своим потусторонним хозяйством. В его понимании уединенным местом для беседы может быть переполненный Кофейник, лестничная клетка или любой отрезок коридора — неважно, сколько народу будет толпиться вокруг. Но сейчас он расстарался, и даже слегка перестарался с уединением. Дает возможность задать все вопросы, какие я хотел задать? Вряд ли. Что-то подсказывает мне, старался он скорее для себя.
Сигарету пальцы удержать в состоянии, но она дотлела до фильтра, пока я не обращал на нее внимания. Кладу ее на блюдце и глубоко вдыхаю чистый, загородный воздух. Пахнущий травой. Единственное удовольствие, которое мне сейчас доступно. Я обязательно провел бы рукой по перилам веранды, по шероховатым хлопьям остатков краски. Отколупнул бы их. Подержал ладонь на нагревшихся за день досках пола. Поковырял плетеный стул, на котором сижу. Потеребил бы край свисающей со стола клеенки. На Изнанке я совершаю столько лишних движений, что наверняка всех вокруг нервирую. Я ненавижу это место, я с трудом его переношу, единственное, что примиряло меня с ним — живые руки.
Слепой придвигает мне чашку.
— Ну? — говорит он. — У тебя были вопросы…
Я смотрю на дорогу, пересекающую поля. Голая серая лента. Ни одной машины, никакого признака жизни. Интересно, это та же самая дорога, по обочине которой мы тащились в прошлый раз с Лордом?
